Вот и для меня подошло к концу прочтение книжного первоисточника об истории жизни Анны Карениной. И я не стесняюсь признаться, что мое знакомство с этим произведением произошло в 30+. Даже рада, что так случилось. Потому что, сказать по правде, есть некоторые моменты и размышления героев, в которые мне не удалось проникнуть, которые оказались незнакомы или не до конца понятны. А многие детали (ведь в романе их бесчисленное множество, я уверена) и подавно проскочили мимо. Но и по этому поводу я не расстраиваюсь, сейчас объясню, почему.
Можно читать книги по-разному. Кто-то на скорость «глотает» лишь сюжетную обёртку, и тогда даже 2 тома «Карениной» или там «Отверженные» Гюго прочитываются за несколько дней. Я же наивно полагаю, что отнюдь не в сюжете весь сок произведения. На самом деле, даже литературоведы убеждают, что сценариев в литературе всего 4 или 5, и схема любого произведения так или иначе уже у кого-то встречалась (сценарий той же Анне Карениной уже случался с «Госпожой Бовари»), где-то повторялась, мастерство и талант писателя не в выдумке лихо закрученного сюжета. А именно в том, чтобы облечь, казалось бы, всем известную или совсем уж незамысловатую историю в такие декорации, месседжи и детали, чтобы от нее перехватывало дыхание, чтобы получилось отражение эпохи, в которую она написана, чтобы и спустя века потомки признавали верность и актуальность мыслей, которые выражает произведение.
Ну и понимание контекста, а также улавливание разнообразных отсылок в произведении. Это работает только при достаточной культурной и исторической подкованности. Но если это есть, читая, получаешь глубокое удовольствие и восторг от произведения, словно разговариваешь с автором на одном языке, рефлексируешь, расширяешь спектр мыслей, обогащаешь жизненный опыт. Как будто неспешно смакуешь и пытаешься ощутить все оттенки вкуса мишленовского блюда.
Вот, к примеру, мысль, которая звучит в «Анне Карениной» в XIX веке:
"Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом, — сказал дипломат французский стих".
Любопытно, но до этой мысли Толстой дошел не сам, ибо в XVII веке она встречается у французского философа и моралиста Франсуа де Ларошфуко
«Все недовольны своей памятью, но никто не жалуется на свой разум».
А уже в ХХ веке ее нам оставила неподражаемая Фаина Раневская:
Многие жалуются на свою внешность, и никто — на мозги.
И вот «ловить» такие связующие цепочки, понимать, «откуда ноги растут» у той или иной идеи, произведения искусства – неповторимый кайф.
А, можно, само собой, «проглотить» текст как продукцию «Вкусно и точка», не утруждая ни вкусовые рецепторы, ни серое вещество: быстро наелся и побежал дальше, ничего особенного. Тоже подход имеет право на существование, кому чего ближе, как говорится.
Так вот с «Анной», скажу откровенно, были моменты, которые, я чувствовала, введены в роман отнюдь не для утяжеления томов, но осведомленности в которых мне не хватало. И я обозначила для себя, в каких вопросах нужно подтянуть свой интеллектуальный уровень (чтоб не только колготки подтягивать). А описанием, разъяснением или введением в текст некоторых других деталей я искренне восхищалась и кайфовала от них. И могла признаться себе, что то же самое и мне доводилось ощущать или думать, только мне не под силу так точно и изящно выразить мысли словами, как это сделал Лев Николаевич. Постараюсь на них и остановиться в отзыве. Набираемся терпения и выдержки)))))
Вряд ли кто-то не слышал о сути истории об Анне Карениной. Поэтому создавать сюжетную затравку, плести интриги смысла нет никакого. Двухтомная история о банальном адюльтере, которая закончилась суицидом. Вот и все, одна строчка. И чего там было расписываться на два тома, а, Лев Николаевич?
А в широком смысле, мне кажется, это образный и красочный манифест о том, что ну никогда не смогут мужчины и женщины находиться на одной ступени в социуме. И кого озадачил этот вопрос? Толстого! Того, кто в «Крейцеровой сонате» отвел женщинам жизненную роль чуть повыше, к примеру, любимой собачки. Того, кто в ёмком рассказе «Дьявол» переложил на женщин вину за мужскую похоть и неумение контролировать свое «достоинство».
Неравенство супругов, по его мнению, состояло в том, что неверность жены и неверность мужа казнятся неравно и законом и общественным мнением.
И вдруг в «Анне Карениной» сравнение положения мужчины и женщины в обществе, дискуссии о праве женщины решать, сколько раз ей рожать и честные откровения, чем женщины расплачиваются за участь материнства, лицемерие в отношении общества к мужской и женской измене, право женщин на образование и работу. Неожиданно, господин Толстой!
«Да и вообще, – думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, – беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и та так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, я знаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные…»
Хотя так ли неожиданно? И здесь пригодится вспомнить исторический контекст, в котором писалась «Анна Каренина». В средине XIX века вопрос, как бы сказали нынче, женской эмансипации был краеугольным в обществе. Тогда начались первые попытки женщин управлять торговым или производственным предприятием (этим занимались дворянки, купчихи, мещанки), активно дискутировали о том, может ли женщина иметь работу (ну кроме того, чтобы батрачить по хозяйству). Тогда же как-то в социуме заметили, что это самое общество как-то уж чересчур давит на женщину, не прощая ей те поступки, которые все дружно и с легкостью спускали мужчинам. Это уже не говоря о том, что контрацепции не было, врачам за аборты грозил реальный срок, а вполне распространенной практикой было контролировать количество детей не до, а после их рождения («приспать» случайно, не выкормить, подбросить куда-то).
Так что в этом романе Толстой высказался о гораздо большем количестве проблем, нежели просто банальная измена и самоубийство.
Когда-то от какого-то психолога я слышала, что написанное произведение – это самый четкий отпечаток страхов, желаний и истинной личности автора. И в случае с «Анной Карениной» - это правда. Толстой вписал в историю о ней столько автобиографичных моментов, что, прочтя роман, есть ощущение личного присутствия в его большом семействе. Начиная с прототипа самого Толстого, которым стал Костя Левин (одна говорящая фамилия не вызывает сомнений) и заканчивая лиловыми платьями у женских персонажей (Толстой очень любил лиловый цвет и даже свою жену Софью Андреевну в первый год после женитьбы просил почаще надевать лиловые платья). Еще немного автобиографичных моментов в романе:
брат Кости Левина Николай, который умирает на его руках от чахотки, это прообраз настоящего брата Толстого Дмитрия, который так же незадолго до смерти сошелся с барышней из публичного дома;
Стива Облонский – это прототип мужа родной сестры Толстого Марии, который тоже не пропускал ни одной юбки;
история любви и женитьбы Кити Щербацкой и Кости Левина, первые годы их семейной жизни, проблемы и разногласия – это чуть ли не до деталей воспроизведенная в тексте история Льва Николаевича и Софьи Андреевны;
момент, когда Левин просит Кити перед свадьбой прочесть свой дневник, где рассказано о всех его связях и личных подробностей, был и в жизни Толстого. Он также буквально заставил Софью Андреевну прочесть о бурной молодости и похождениях Льва Николаевича.
В общем, не только зеркало эпохи, но и зафиксированные для истории личные события и переживания.
Теперь что касается героев. В общих чертах зная о сюжете романа (еще до внимательного прочтения), у меня было какое-то ровное отношение к персонажам. Я никому не симпатизировала, никому не сочувствовала, никто меня не возмущал и не раздражал, ни к кому я мысленно не тянулась. Теперь я прочла роман. И все равно отношение к персонажам осталось таким же Безусловно, это глубокое, многослойное и талантливо написанное произведение, с этим спорить крайне глупо. Но вот на уровне какой-то сентиментальности и душевной драмы ему меня пробрать не удалось. Хотя были моменты, которые ноющим чувством боли отозвались в душе. Возможно, лет через 10, когда буду перечитывать роман и сравнивать ощущения, что-то изменится.
И раз уж позволила себе упомянуть свое отношение к героям романа, остановлюсь на этом несколько подробнее, позволю себе порассуждать.
Сначала, естественно, об Анне. Осуждаю ли я ее? Нет, нет и еще раз нет. Просто ей не повезло «родиться» пусть и на страницах книге в обществе 150-летней давности, обществе насквозь лицемерном и показушном. Этот его изъян, кстати, и хотел показать Толстой наряду с шиком и блеском бальных залов, свободным владением французского, скачками, «хрустом французской булки» и остальными упоительными в России вечерами.
Уже в самом начале на светских мероприятиях изображаются многочисленные представительницы высшего света, которые вроде бы мило целуются и воркуют со своими приятельницами, но ждут не дождутся, когда кто-то из них оступится, чтобы дружно забросать камнями презрения, массового игнора и прочего остракизма. Когда степень аристократизма человека определяют не его заслуги, деятельность или честная жизнь на худой конец, а связи, положение и отношение общества (пусть и насквозь лицемерное), именитые предки и даже их сомнительная репутация, прикрытая подобающим в обществе поведением.
Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей, подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое дело), и которые никогда ни пред кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед. И я знаю много таких. Тебе низко кажется, что я считаю деревья в лесу, а ты даришь тридцать тысяч Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что, а я не получу и потому дорожу родовым и трудовым... Мы аристократы, а не те, которые могут существовать только подачками от сильных мира сего и кого купить можно за двугривенный.
Так вот. Вина Анны, по мнению того самого общества, что она не захотела лицемерить и позволила себе наглость быть по-настоящему счастливой. Жила бы втихаря с двумя – и общество бы ее не осуждало. Об этом напрямую заявляет другой женский персонаж романа:
Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но скрывают; а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала, потому что бросила этого полоумного вашего зятя.
Это признает и Долли, до мозга костей патриархальный и консервативный персонаж, у которой, впрочем, хватает мужества прямо смотреть правде в лицо и признавать истинное положение вещей и свое собственное в этой жизни.
А они нападают на Анну. За что? Что же, разве я лучше? У меня по крайней мере есть муж, которого я люблю. Не так, как бы я хотела любить, но я его люблю, а Анна не любила своего. В чем же она виновата? Она хочет жить. Бог вложил нам это в душу. Очень может быть, что и я бы сделала то же. И я до сих пор не знаю, хорошо ли сделала, что послушалась ее в это ужасное время, когда она приезжала ко мне в Москву. Я тогда должна была бросить мужа и начать жизнь сначала. Я бы могла любить и быть любима по-настоящему. А теперь разве лучше? Я не уважаю его. Он мне нужен, – думала она про мужа, – и я его терплю. Разве это лучше?
А читатели романа нашего времени видят корень проблемы в том, что законный брак ее состоялся не по ее собственному выбору, не по любви, а по выбору старшего поколения (Анну же вроде воспитывала тетка, она и сосватала ей Каренина). Все же помнят, что раньше партию для юноши и барышни выбирали отнюдь не на основе бабочек в животе, а вполне себе по трезвому расчету (репутация, положение в обществе, достаток, статус)? И если это предположение справедливо, и нужно делать свой выбор партнера самостоятельно, то почему же сейчас, когда родительское слово уже не определяющее в выборе мужа/жены, столько разводов и разлада в отношениях? Еще один спорный вопрос поднимает Лев Николаевич, на который нет однозначного и объективного ответа и в наши дни.
В романе сама Анна красноречиво описывает свои ощущения от своего положения (точнее, это Толстой – мастер применять наглядные и понятные аллегории, описывать ощущения на примере ситуаций, в которых бывал КАЖДЫЙ человек). Она стыдится своего положения, но счастлива как может быть счастлив человек, который голодал, а теперь ест. Не её уличили в измене, она сама в ней созналась и хочет изменить свою жизнь, чтоб просто быть счастливой.
И что же? Мы порицаем общество того времени за фальшь и показушность. И в это же время среди ныне живущих встречаются люди, искренне осуждающие Анну, дескать, сына бросила, семью разрушила, на детей своим последним поступком наплевала, ай-яй-яй! И это мы, те, кто в нынешнее время, ставим счастье человека во главу. Мол не надо жить с нелюбимым, даже ради детей, чтоб они не видели раздоров и ругани. Мы все делаем ради своего комфорта, даже придумали бодипозитив к месту и не к месту, оправдывая им уже не несовершенства тела, а в большей степени нежелание им заниматься. Мы, у которых статистика разводов на одном уровне с браками, мы так суровы к Анне. Пусть тот, кто без развода, кто с юности в одних отношениях, кто невинным вступил в брак и не искал себе другого партнера взамен неподходящего, кто отказался от своих желаний в угоду чужим и обществу, кто согласен терпеть нелюбимого ради всего святого. Пусть тот и бросает камень. Аууууу….что, нет таких?
Думая о любовном треугольнике в «Анне Карениной» и о повторяемости одних и тех же сюжетов в разных эпохах, я вспомнила один фильм, который (после прочтения романа) я заподозрила в отсылке к тому же толстовскому конфликту. «Граница. Таёжный роман» Александра Митты. Там тоже обманутый муж, желавший сохранить хотя бы внешнее приличие, молодой любовник (кстати, тоже военный), хрупкая красотка, от которой все без ума, которую все хотят украсть. Но в фильме история худо-бедно заканчивается хэппиэндом.
А получилось бы у Анны с Вронским, живи они в другое время и в другом обществе? Вот, честно, могу дать лишь 50% вероятности. Это только при условии, что в другое время положение Анны в обществе не было бы препятствием для ее реализации не только как музы и возлюбленной Вронского. Потому что причина их финала отношений (кстати, актуальная для развала отношений и в нынешнее время), как бы сказали нынешние лайф-коучи, в том, что у Анны закончился ее ресурс, она перестала быть интересна Вронскому вследствие ее социальной изоляции. Да она и сама это отлично понимала:
«Чего он искал во мне? Любви не столько, сколько удовлетворения тщеславия». Она вспоминала его слова, выражение лица его, напоминающее покорную лягавую собаку, в первое время их связи. И все теперь подтверждало это. «Да, в нем было торжество тщеславного успеха. Разумеется, была и любовь, но бо́льшая доля была гордость успеха. Он хвастался мной. Теперь это прошло. Гордиться нечем. Не гордиться, а стыдиться. Он взял от меня все, что мог, и теперь я не нужна ему. Он тяготится мною и старается не быть в отношении меня бесчестным.
Отдавал себе отчет в метаморфозах своих чувств и Вронский. В какой-то момент он заполнил собой всю жизнь, весь круг интересов Анны, а мужчинам быстро надоедают женщины, для которых они становятся центром вселенной. Вот такой вот парадокс. Но ошибка, очень актуальная и в современных отношениях.
Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она любила его, как может любить женщина, для которой любовь перевесила все блага в жизни, — и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней из Москвы. Тогда он считал себя несчастливым, но счастье было впереди; теперь он чувствовал, что лучшее счастье было уже назади.
В том же «Таёжном романе» в какой-то момент звучит замечательный совет:
«Попал в яму к волку – не пытайся его укусить».
Я бы трансформировала этот совет по отношению к Анне и всем другим женщинам, решающимся на измену/развод: «Перед тем, как принять бесповоротное решение или сделать переломный шаг, убедись, что твоих личностных опор и ресурсов хватит, чтобы выстоять и удержать в руках желаемое положение дел». Анна вот недооценила степень важности своего положения для Вронского и, потеряв это самое положение, проиграла.
Теперь о еще одном любопытном для меня персонаже, которого я, впрочем, не полностью поняла. Это Костя Левин.
Разумеется, он сразу располагает к себе читателя отсутствием чопорности, лицемерия и высокомерия. Но все время помня, что таким как этот персонаж видел себя или мечтал бы видеть сам Толстой, я ему что ли не до конца верила. Многие его мысли, страхи и ощущения были мне понятны и знакомы, нравилось его стремление быть честным перед самим собой, докапываться до истинных побуждений и чувств, но вот эта простонародная сущность, к которой он стремился, ну вот не покидало ощущение, что он только играется в простого крестьянина, одного из деревенских мужиков. И, мне кажется, он сам это чувствовал:
Все эти следы его жизни как будто охватили его и говорили ему: «Нет, ты не уйдешь от нас и не будешь другим, а будешь такой же, каков был: с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе».
Близки и понятны были его метания и терзания в вопросах обретения веры. Но вот дойти умом или сердцем до того, к чему он пришел в самом конце романа, мне, признаюсь честно, не удалось.
Он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие - награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий.
Особенно впечатлили меня главы о том, как Левин и Кити проводили последние дни и часы с умирающим братом Кости. Очень мастерски описаны ощущения и мысли близких, наблюдающих медленное умирание близкого человека. Я не уверена, но допускаю, что впоследствии из этих глав выросла шикарная повесть «Смерть Ивана Ильича».
Удивлялась сама себе, но почему-то с настоящим удовольствием я читала главы, где Левин вместе с деревенскими мужиками вышел косить траву на зиму для скота. Казалось бы, ничего супер-важного для основной истории, никакого лирического отступления, но как же «вкусно» описано и сколько же ярких деталей подмечено в столь, казалось бы, тривиальном, бытовом, незамысловатом деле. Вот пока я мысленно была рядом с ним там на лугу и представляла себе, как он косит траву, я не сомневалась в его стремлении слиться с народом и жить простыми житейскими заботами без высшего света, политики и интриг.
Может быть, оттого, что я радуюсь тому, что у меня есть, и не тужу о том, чего нету.
К слову о простом народе. В романе периодически встречаются дискуссии об особенностях рядовых трудяг и о том, каким должно быть положение обычных людей (не знати, не высшего света и т.п.). И помимо постоянного впечатления, которое случается со мной при прочтении классики, о статичности и неизменности человеческой природы (даже спустя 150-200 лет) я подумала еще вот о чем. Самой большой ошибкой было дать в 1861 году всем простым людям свободу, не дав им никакого образования, не сформировав должного представления о мире, не говоря уж о культурной подготовке. А посему, во что как ни в грубые бунты и революцию впоследствии мог вылиться поток голодных, диких, не видевших и не знающих ничего людей? Как можно было (например, Левину) ожидать от них добросовестного труда и искреннего переживания о развитии сельского хозяйства?
Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает – напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство уменьшилось.
Когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости.
И как же прав был Вронский в вопросе характеристики всего народа! И по сей день ситуация не изменилась!
Это наше русское равнодушие, – сказал Вронский, наливая воду из ледяного графина в тонкий стакан на ножке, – не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
Поэтому, когда Левин обрел наконец свое счастье, обзавелся семьей, я просто была за него рада. Без восторга, без восхищения, без упоения, ибо не все мне открылось в этом персонаже во время первого чтения, но и без негатива. Нейтрально скорее.
И еще один персонаж, о котором мне бы хотелось высказаться, это сам Каренин.
Я скажу честно, у меня он не вызвал никакого отвращения или раздражения. Раздражение, которое он вызывал у Анны с появлением Вронского, понятно и объяснимо, жена попросту не любила его. Но откровенно демонизировать его и вешать на него всех собак я не стану. Единственная его черта (или слабость, кто как посчитает) это было стремление играть роль и жить в угоду общественному мнению. Даже осознав и убедившись, что жена для него потеряна, он прежде всего боялся позора и той роли, в которой он предстанет в глазах общества. Вот эта очень сомнительная мотивация и толкнула его «держать лицо» даже ценой чувств и страданий собственного сына. Вот это точно не очень.
А с человеческой точки зрения, как человека, которого разлюбили и собираются бросить, разумеется, его жаль. Раз уж я тут неоднократно упоминала схожую по проблеме киноисторию, припомню ее еще раз в вопросе образа Каренина. В «Таёжном романе» когда наконец все в любовном треугольнике стали называть вещи своими именами и выяснять отношения, обманутый муж отчаянно спрашивает: «Но я – не миллионы людей, которые женятся-расходятся! Вот я один! Я как же?». Похожие чувства наверняка испытывал и сам Каренин. И фиг его знает, что ответить ему на этот вопрос. Кроме, наверное, того, что все-таки насильно мил не будешь, а, значит, уходя уходи. Больно, конечно, но кто его знает, как жизнь повернется дальше.
И именно с Карениным связана часть невероятно наглядных сравнений и образных описаний, которые вводит Толстой для объяснения его чувств. И гениальность этих сравнений не только в простоте и наглядности, а в том, что эти же чувства, сомнения, терзания испытывал КАЖДЫЙ человек. Вот, к примеру, как он описывает признак охлаждения чувств к партнеру. Что это отнюдь не про задержки на работе и не отвеченные телефонные звонки. Все гораздо тоньше. И только человек, который дорожит своим супругом, вовремя распознает это.
Она смотрела так просто, так весело, что кто не знал ее, как знал муж, не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в смысле ее слов. Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякую свою радость, веселье, горе она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояния, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое. Он видел, что та глубина ее души, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него.
А каково сравнение состояния, когда не можешь решиться на откровенный разговор из-за необратимости последствий, которые он за собой повлечет, с ноющей зубной болью, когда и ругает перспектива болезненного удаления зуба, но и есть понимание, что с постоянной зубной болью тоже не проживешь? Вот эти детали, связанные с Карениным, Левиным, чувствами его умирающего брата и многих других персонажей не могут не восхищать. При условии, разумеется, неспешного и вдумчивого чтения.
"Можно просидеть несколько часов сряду, поджав ноги, в одном и том же положении, если знаешь, что ничто не помешает тебе переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами, сделаются судороги, ноги будут дёргаться и тискаться в то место, куда бы он хотел вытянуть их".
Я бралась за чтение именно этого произведения Толстого, потому что еще не могу решиться взяться за «Войну и мир» (да и неплохо бы достать стОящее издание с этим романом), да и не была я готова погружаться в военные вопросы и темы, когда непосредственно за окном и так самая настоящая война. Почему-то казалось, что в «Анне Карениной» эта тема подниматься не будет.
Однако я ошибалась. В последних главах на фоне безмятежного существования Левина и его друзей четко возникает тема войны. В те годы «ехали защищать» сербов (еще одних братьев-славян) и на фоне этого тоже возникали общественные разногласия. И как же горько было прочесть те же самые мнения людей, те же самые высказывания (и это даже при полном отсутствии голубого экрана с головами, вещающими об «истинном» положении дел), которые кроме ограниченности и «гордости ума» ничем не обоснованы. Более 150 лет прошло, а воз и ныне там!
То, что они проповедывали, была та самая гордость ума, которая чуть не погубила его. Он не мог согласиться с тем, что десятки людей, в числе которых и брат его, имели право, на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.
И это даже не набивший оскомину Оруэлл, это же батюшка граф Толстой уже тогда выразил отличительную национальную черту, но и об этом переживать не стОит, он не составит конкуренцию ящику с говорящими головами.
– Да что же в воскресенье в церкви? Священнику велели прочесть. Он прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, – продолжал князь. – Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что – они сами не знают.
Я не стану лукавить и называть «Анну Каренину» произведением, попавшим в мой субъективный хит-парад лучших произведений. Я читала его по моим меркам очень долго и крайне дозированно. У меня по-прежнему не вызывает восторга ни один персонаж, но я искренне отдаю должное глубине, многослойности и значению для поколений этого романа. Его стОит читать, его важно знать и подмечать детали, он как никогда актуален в наше время. Пока я посмотрела лишь экранизацию романа М. Зархи (которая, к слову, мне совсем не понравилась) и есть желание ознакомиться и оценить видение этого произведения других режиссеров. И отдельное огромное желание каким-то чудом достать работу Павла Басинского «Подлинная история Анны Карениной», уверена, после нее роман станет много понятнее и откроется масса новых смыслов.
Еще немного моих впечатлений о произведениях Толстого:
Я очень люблю книги Толстого, и терпеть не могу его, как личность. Талантище, который в угоду своему дарованию уничтожал жизни жены и дочерей((
Анну Каренину я перечитываю раз в пять лет примерно, чтобы понять, как изменилась я сама, мое отношение к миру, к жизни. Я никогда ее не осуждала, я всегда думала, что в наше время она, может, и не осталась бы с Вронским, но 100% была бы счастливее и не стала бы наркоманкой. Оформить развод и получить опеку над сыном она могла бы и без встречи со вторым Алексеем, имхо, просто по причине "разлюбила". Просто тогда было не принято заглядывать внутрь себя и думать, а что я хочу, как нас сейчас только ленивые коучи не учат Что точно несколько подняло Каренина в моих глазах, это то, что он не бросил дочь Анны после ее смерти. А Вронский как-то не смог стать папой в полной мере. Я не осуждаю его, но определенно считаю, что Каренин тут более молодец. Иначе б девочка попала в детский дом и сгинула, вряд ли бабушка по отцу хотела бы ее воспитывать, или дядя, брат Вронского, взял бы себе.
Да, вы во многом правы. У меня тоже есть вопросы к Толстому как к человеку, но как писателю ему в таланте и глубине не откажешь ну никак. Поступок Каренина по отношению к девочке у меня тоже вызвал уважение. Да, где-то он буквоед, но не лишен достоинства
"Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему" - первая строчка этого романа и, кажется, в ней как раз все и сказано)
Ух ты, вот это разбор! Тоже не верю в полноценное проглатывание таких "многоуровневых" книг за сутки. И тоже никогда не испытывала нелюбви к Анне. Вообще заметила, если Толстой не любил свою героиню, будь то Каренина или Соня в "Войны и мире", то лишал ее любого лучика надежды на счастье. И наоборот, любимицам своим, вроде Наташи Ростовой, "сюжетно" прощается все, даже практически измена Болконскому. А вообще не так уж много изменилось в проблематике отношений мужчин и женщин за 200 лет. Разве что психологов по семейным проблемам скоро станет больше чем регистраций браков в ЗАГСе.
Да уж, что-то я прям разошлась с впечатлениями об Анне. С одной стороны, и писать сюда почти нет желания, с другой - такие вот простыни получаются. Интересное наблюдение о его героинях, у меня ВиМ еще впереди так что будет шанс обратить внимание.
Что точно несколько подняло Каренина в моих глазах, это то, что он не бросил дочь Анны после ее смерти. А Вронский как-то не смог стать папой в полной мере. Я не осуждаю его, но определенно считаю, что Каренин тут более молодец. Иначе б девочка попала в детский дом и сгинула, вряд ли бабушка по отцу хотела бы ее воспитывать, или дядя, брат Вронского, взял бы себе. 
