Лет 15 назад я встретилась с «Волкодавом», а затем и с «Валькирией» - те полюбились и пришлись по сердцу, да так, что взывая их – всплывали не образы, а целые сюжеты – о пути угрюмого венна из рода Серых Псов, о деве с мечом и доспехами на тонком стане Зиме, искавшей свою судьбу. На полке были и остальные книги автора, но как я могла к ним приступить, заведомо зная, что вряд ли сумеет быть что-то ярче этих двух персонажей. Но рассветы сменялись закатами, стволы деревьев в лесных чащах тянулись вверх- еще на 5-10-20 сантиметров, а я потихоньку –тернистым путем- добралась до «Лебединой дороги», не предвкушая затрагивающую душу нить повествования. Я приступила, надеясь не водрузиться в сюжеты, а лишь дать дань автору – нельзя иметь книгу в домашнем обиходе, не зная ее содержания. Открыла…
…утонула. Бухнуло тяжелым камнем что-то внутри; страница сменялась страницей; на листах замирало сердце, что сложно было дышать. Да как же я была не права!...
История «Лебединой дороги» совершенно не конкурирует с «Волкодавом» или «Валькирией», воспринимается она раздельно, лишь слог Семеновой соединяет жильные струны, что были уже когда-то натянуты, чей звук вдалеке был нами слышен. Не имеет значения, о чем пишет автор – дело в том, как именно он это делает. Играя с именами – Звениславка, Любомира, Нежелана, Радогость и Радим, уже только произнося их, в сознании рисуется образ юной девы, чей голос – словно колокольчик по ветру, либо образ запеленатого дитя в деревянной колыбели, что был в тягость, не в нужность отцу, оттого и стал на всю жизнь Нежеланом иль Нежеланой. Вещая обряды – в славянской мифологии -солнцу Даждьбогу, окропляя землю жертвоприношением; или в урманской бытности (у норманнских завоевателей) – проводы умерших викингов на Вальхаллу, рай для доблестных воинов, вместе с живыми рабынями и любимцами-лошадьми. Переплетая прошлое множеств народов. Заводя читателя в круг, откуда тот не сможет (да и не пожелает!) выбраться, разгневаться, удивиться. Вступив в историю, у вас не может быть иного шанса.
Три славных предводителя-викинга Халльгрим, Хельги и Приемыш Эрлинг ведут свои драккары – боевые корабли - по морю. Но не для новой поживы, не для новых рабов – захватив в Торсфиорде лишь необходимое, нагрузив ладью женами, воинами, провизией, оружием и златом, отплывают те с нелегким сердцем из своего Сэхейма в дальний путь. Ибо нет им вольной жизни здесь, а подневольно жить те не согласны, али не собаками родились. Дорога их лежит к словенам, к Гардскому конунгу - славянскому князю, то есть, а в качестве мирного знака – везут в родные места захваченную невесть кем невесту конунга, что уж и не надеялась побывать дома. Там, в непривычной дали – их новая жизнь, сулящая надежды. Но пока – их ждут размеренные всплески весел о воду. Пока – только видятся им чужие берега. Пока – только начищаются до слепящего блеска секиры да топоры. Пока – тяжело вздымается грудь под кольчугой. Домики в Сэхейме – расплываются пятном за горизонтом…
-Я слышал от многих, что там, откуда ты приехал, царит мрак и от холода невозможно жить.
Халльгрим усмехнулся, положил руки на гладкую бортовую доску и посмотрел на север-запад. Усмешка понемногу пропала с его лица.
-Моя земля, -сказал он сухо, - такова, что краше ее нет во всем населенном мире. Ты не видел ее, чужестранец, а что толку рассказывать о том, о чем рассказать нельзя. Может статься, однажды тебе повезет и ты увидишь наше море и услышишь, как оно грохочет у подножия черных скал. Ты увидишь зеленые пастбища и горы, сверкающие льдом... Увидишь кружащихся чаек и воронов, летящих вслед кораблям...
Абу Джафар долго молчал. Потом спросил осторожно:
-Я слыхал, что земля в твоей стране едва отдает обратно то зерно, которое в нее посеяно...
Халльгрим ответил не задумываясь:
-У нас не принято отказываться от матери из-за того, что лицо ее в морщинах.
От первой до последней страницы. Прожила.
